Песня любви - Страница 7

Повернувшись назад, она, ничего толком не видя, яростно бросилась с кулачками вперед, вымещая всю горечь, накопленную за шесть лет, всю ненависть к англичанам, и особенно к аристократам, нанося удары руками и ногами, однако с одним лишь эффектом — ощущением боли в пальцах рук и ног. Проклятый незнакомец был подобен кирпичной стене, что еще больше распаляло ее, и она уже не могла остановиться.

Это продолжалось бы до бесконечности, если бы «кирпичная стена» не решила, что ей уже достаточно. Внезапно Джорджина ощутила, как ее ноги оторвались от земли, и она без всяких усилий с ее стороны совершает небольшой полет в воздухе, причем, что самое ужасное — рука, удерживающая ее, была прижата к ее груди.

Но мало того, темноволосый джентльмен, все еще вцепившийся в одежду Мака, вдруг в полный голос воскликнул:

—О, Боже, он же женщина!

—Знаю, — ответила кирпичная стена, и Джорджине послышались нотки недоумения.

—Ну, добились своего, паскудные хамы! — выпалила она им в лицо, отлично сознавая ненужность маскарада. — Мак, сделай же что-нибудь!

Мак сделал попытку, однако рука, отведенная для удара назад и выброшенная затем вперед в сторону темноволосого, была перехвачена и припечатана к стойке бара.

—К чему это, Макдонелл, — проговорил брюнет. — Я совершил оплошность. Цвет глаз не тот. Прошу извинить.

Мак был сбит с толку той легкостью, с которой его переплюнули. Он, — не менее крупный мужчина, чем англичанин, и все же оказался не в состоянии отлепить свою руку, прижатую тем к стойке бара. У него появилось ощущение, что, даже если и удастся завладеть собственной рукой, большой пользы это ему не принесет.

Он кивнул головой в знак того, что извинения приняты, и вслед за этим заполучил свободу для своей руки. Однако Джорджина все еще пребывала в руках второго грубияна — блондина, в котором в первый же момент, как он увидел обоих, Мак инстинктивно почувствовал большую опасность.

—Тебе бы следовало отпустить ее, дядя, если не хочешь причинить ей вреда. Не могу позволить, чтобы ее хватали руками...

—Успокойся, Макдонелл, — почти шепотом прервал его темноволосый. — Он не желает сделать девушке ничего дурного. Быть может, вы не станете возражать, если мы проводим вас отсюда на улицу?

—Какой смысл...

—Глянь вокруг, милый мой, — перебил его блондин. — Судя по всему, очень немалый есть в этом смысл, вследствие оплошности моего брата, наделавшей столько шума.

Оглядевшись, Мак тихо выругался. Почти все взоры были устремлены сюда, причем в них угадывалось стремление понять, что происходит с девушкой, перемещенной теперь на бедро рослого джентльмена, крепко обхватившего ее и, подобно мешку с зерном, несущего к дверям. И — чудо из чудес! — она не высказывала никаких жалоб по поводу столь грубого обхождения, по меньшей мере, насколько об этом мог судить Мак. Лишь раз она попыталась воспротивиться, но тут же замолкла, ощутив усиливающийся нажим на ее ребра. По размышлении, Мак также прикусил язык и последовал за ними, прикинув, что если бы не столь устрашающий вид незнакомца, несущего ее, им бы не выбраться отсюда.

Джорджине также стало ясно, что она окажется в серьезнейшей переделке, если тут же не исчезнет. И не меняло дело то, что не они с Маком были тому причиной. И если кирпичная стена могла беспрепятственно вызволить ее отсюда — что ж, она позволит это сделать, даже если помощь осуществляется абсолютно чудовищным способом. Внутри у нее продолжало все кипеть от ощущения собственной беспомощности.

Между тем путь им был прегражден миловидной барменшей. Она властно схватила за свободную руку того, кто нес девушку.

—Погодите-ка, вы что — отбыть собрались?

Чуть сдвинув назад шапку, Джорджина сумела разглядеть, что девушка весьма привлекательна, и тут же услышала слова кирпичной стены:

—Вернусь попозже, дорогая.

Барменша буквально вся засветилась, даже не удостоив Джорджину взглядом, и та с изумлением заключила, что девушку снедало желание быть в обществе этого пещерного человека. Какие странные вкусы бывают у людей, подумалось ей.

—Я заканчиваю в два, — сообщила ему барменша.

—Тогда, значит, в два.

—Сдается мне, что два это чуточку многовато. — Слова принадлежали здоровенному матросу, подошедшему к ним и теперь заслонявшему дорогу к двери.

Джорджина беззвучно застонала. Это был истинный боец, выражаясь словами Бойда, большого поклонника кулачных боев. И хотя «кирпичная стена» оставалась кирпичной стеной, ей так и не удалось толком ее разглядеть, и было неясно, намного ли она меньше этого матроса. Девушка как-то упустила из виду, что имеется второй лорд, который именовал первого «братом».

Теперь тот приблизился к ним, и она услышала, как он вздохнул, затем произнес:

—Не думаю, Джеймс, что тебе хотелось бы опустить ее на пол и заняться этим типом.

—Не слишком.

—Не лезь не в свое дело, парень, — предупредил лорда матрос. — У него прав таких нет, чтобы сюда заваливаться и хапать даже не одну, а двух наших дамочек.

—Двух? Эта оборванка — она что, твоя? — «Брат» бросил взгляд на Джорджину, глаза которой горели желанием убить, кажется, всех. Возможно, поэтому перед тем, как задать вопрос ей, он чуть замялся: — Ты что, его девушка, дорогая?

О, как ей хотелось бы произнести «да». Если бы она решила, что сможет исчезнуть, пока обоих заносчивых лордов будут лупить, она бы так и ответила. Пусть она была разъярена поведением двух аристократов, особенно того, кто именовался Джеймсом и сейчас столь бесцеремонно обходился с нею, все обстоятельства вынуждали ее не давать воли своему гневу и покачать головой в знак отрицания.