Она привстала и, насупившись, взглянула на него.
—Вы не находите в них ничего плохого, но я презираю все английское.
—Да неужели? Включен ли и я в этот перечень?
Когда вновь его бровь двинулась вверх, ее охватило невероятное желание дернуть ее вниз.
—Были включены. Я еще не приняла решения, вычеркивать вас или нет.
Он усмехнулся, потом фыркнул.
—Меня все-таки осенило, Джордж. По случаю, ты не принадлежишь к числу этих горячих американцев, а? Это могло бы дать объяснение акценту, происхождение которого я никак не мог понять.
—А что, если принадлежу? — настороженно проговорила она.
—Что ж, разумеется, придется подумать о том, чтобы посадить тебя за решетку. Самое безопасное место для людей, которые так любят затевать войны.
—Мы не затевали...
Поцелуем он заставил ее умолкнуть. Затем взяв ее голову в две ладони, поцеловал ее так, что она утратила способность дышать, а он получил возможность объявить:
—Не собираюсь обсуждать с тобой, дорогая моя, давно похороненные проблемы. Итак, ты американка. Могу тебя за это простить.
—Да как...
Что сработало однажды, достойно быть повторенным — Джеймс всегда в этом убеждался, поэтому заставил ее замолчать еще одним поцелуем, причем продолжал его столь долго, что она оказалась на грани обморока. К этому моменту довел себя до возбуждения и уже жалел, что поддразнивал ее.
—Мне абсолютно наплевать, какой ты национальности, — проговорил он ей прямо в губы. — Я не был причастен к этой смехотворной войне, не поддерживал ни ее, ни политику, которая привела к ней. Да и жил я в то время в Вест-Индии.
—И все же ты англичанин, — проговорила она, однако уже далеко не так горячо.
—Это точно. Но ведь мы, любовь моя, не станем развивать эту тему? Хорошо?
Поскольку, спрашивая ее, он слегка покусывал ее губы, она не могла вспомнить ни одного довода, чтобы подтвердить свою позицию. Шепотом ответила «нет» и сама стала покусывать его губы. Она уже отметила некие перемены, происходящие с его телом, и теперь ей было более ясно их значение. В глубине души она надеялась, что его расспросы могут прекратиться, если они опять станут заниматься любовью. Конечно, эти расчеты не имели никакого отношения к тем восхитительным ощущениям, которые вновь начинались зарождаться у нее где-то внутри.
Однако спустя некоторое время, когда простыни сделались еще более смятыми, а она вновь оказалась лежащей поверх него, хотя в этот раз и не всем телом, он продолжил:
—Ну что, будем мы обсуждать, что я почувствовал, обнаружив, что ты девчонка, а не мальчуган, которого я принял под свое крыло? Мой смертельный ужас, когда я вспоминаю, как ты помогала мне при купании в ванне, случаи, когда я в твоем присутствии... сбрасывал одежду?
Повернутая этим углом ситуация повергла Джорджину в форменный ужас. Сам по себе ее обман был скверным делом, однако еще хуже то, что капитан, не осознавая того, попадал в положения, за которые теперь испытывал неловкость. Ей следовало открыться ему в первый же раз, когда он подозвал ее к своей ванне. Вместо этого она по глупости решила, что со своей мистификацией сможет продержаться до конца плавания.
У него имеются все основания гневаться на нее, и поэтому с немалым колебанием она спросила:
—Вы очень сердитесь?
—Не очень, больше не сержусь. Я бы сказал, что получил достойную компенсацию за все те случаи, когда оказывался в неловком положении. По сути дела, ты только что оплатила проезд и все остальное.
Не веря услышанному, Джорджина с шумом втянула воздух. Как мог говорить он нечто подобное после близости, которая их только что объединяла? Спокойнее, простушка. Он ведь англичанин, не так ли? Дурацкий спесивый лорд? И как он там тебя называл? «Девчонка». А это достаточно ясно говорит, сколь низкое место он тебе отводит.
Она медленно села в постели. Когда посмотрела на него, выражение лица свидетельствовало, что она разъярена. У Джеймса не оставалось сомнений, что она чувствует себя оскорбленной.
—Могли бы подождать до утра, прежде чем продолжать свое паскудство, сукин вы сын.
—Прошу прощения!
—Да уж следовало бы!
Джеймс потянулся к ней, но она спрыгнула с кровати. Он попытался объясниться:
—Я вовсе не имел в виду то, как это прозвучало, Джордж.
Она резко обернулась, бросив на него свирепый взгляд:
—Не смейте меня так называть!
Ему делалась очевидной абсурдность происходящего, что заставляло говорить его нарочито спокойным тоном.
—Но ведь ты пока не сказала мне твоего имени, — заметил он.
—Джорджина.
—О, Господи, от души тебе сочувствую. Я буду придерживаться имени «Джордж», благодарю тебя.
Это что, преследовало цель выдавить из нее улыбку? Сопровождаемые выражением притворного ужаса на его лице, эти слова тогда почти достигли цели. Но не совсем, Саднило от шутки об оплате проезда.
—Я отправляюсь в постель, капитан. В свою постель, — сухо и надменно произнесла она, что удалось ей на славу, несмотря на ее обнаженный вид. — Вы оказали бы мне любезность, если бы утром подготовили для меня спальное место в другом помещении.
—Ну, наконец-то мы видим истинного Джорджа вместе с его огненным темпераментом, а?
—Отправляйтесь к дьяволу, — пробормотала она, обходя вокруг кровати и подхватывая на пути свои вещи.
—Столько капризов, а я всего лишь навсего отпустил комплимент... в моем стиле.
—Знаете, от вашего стиля несет вонью, — ответила она, затем, вложив максимум презрения, добавила, как если бы вдруг вспомнила: — Сэр.