Песня любви - Страница 66

—Закрой пасть, Уоррен, — прошипел Клинтон, — прежде чем ты ее так напугаешь, что она швырнет ее. — А затем обратился к сестре: — Успокойся, Джорджи, ты даже не понимаешь, что схватила.

Она посмотрела на вазу, которую все еще держала в воздухе. У нее даже вырвался вздох — подобной красоты ей видеть не доводилось. Ваза была из очень тонкого, почти прозрачного фарфора, золотом и белой краской на ней была изображена во всех деталях сценка из жизни Востока. Теперь ей стала ясна ее ценность, и она инстинктивно уже собралась поставить на место прекрасное старинное изделие, чтобы случайно не уронить его.

Она уже почти что это сделала, осторожно поставив вазу и опасаясь, что даже дыхание может поломать это хрупкое изделие. Однако последовавший всеобщий вздох облегчения заставил ее в следующий миг передумать.

Приподняв одну бровь — точная имитация того, что прежде ее так бесило в одном английском капитане, — она поинтересовалась у Клинтона.

—Ценная, говоришь?

Бойд застонал. Уоррен отвернулся, надеясь, что она не услышит его брани, хотя до нее доносилось каждое слово — так он орал. Дрю просто хмыкнул, в то время как Клинтон вновь пришел в ярость.

—Это шантаж, Джорджина, — процедил Клинтон сквозь стиснутые зубы.

—Вовсе нет. Скорее, самосохранение. К тому же, я еще не закончила любоваться этой...

—Понятно, сестренка. Вероятно, нам всем следует сесть, а ты сможешь держать вазу у себя на коленях.

—Прекрасно.

Делая это предложение, Клинтон не ожидал, что она займет его место за письменным столом. Когда он увидел, что она именно так и поступила, то побагровел, и взгляд его стал еще более озлобленным. Джорджина отдавала себе отчет, что играет с огнем, однако это так захватывало — поставить своих братьев в такое небывалое положение. Теперь она могла держать эту вазу, вокруг которой возникло столько волнений, в своих руках сколько вздумается.

—Не соблаговолите ли вы сообщить мне, отчего так злы на меня? Я всего лишь...

—Англия! — воскликнул Бойд. — Из всех стран избрать именно ее, Джорджи! Там гнездится дьявол, и тебе это прекрасно известно.

—Столь ужасным это место не...

—И одна! — указал Клинтон. — Ты отправилась совсем одна, Господи Боже! Где была твоя голова?

—Со мной был Мак.

—Он тебе не брат.

—Ну прекрати, Клинтон, ты знаешь, что всем нам он как отец.

—Но когда речь о тебе заходит, он вовсе тает. Он тебе позволяет на голову себе садиться.

Отрицать подобное утверждение ей было трудновато, и они об этом знали. Ее щеки залило краской, особенно когда ей пришло на ум, что она никогда бы не утратила своей добродетели, не позволила бы какому-то негодяю англичанину наподобие Джеймса Мэлори взять в плен свое сердце, будь рядом с ней вместо Мака один из братьев. Ей бы никогда и не встретиться с Джеймсом, не испытать всего этого блаженства. Или всего этого ада. И под сердцем не носила бы она теперь ребенка, способного вызвать такой скандал, равного которому Бриджпорт не знал. Но было столь бессмысленно думать о всех этих «если бы». И если честно сказать, она бы не взялась утверждать, что хотела бы, чтобы все произошло иначе.

—Возможно, я поступила немного излишне импульсивно...

—Немного! — вступил вновь Уоррен, ни на йоту не остыв.

—Хорошо, очень импульсивно. Но разве не играет роли, что мною руководило, когда я решила ехать?

—Абсолютно не играет!

А Клинтон к этому еще добавил:

—Никакие объяснения не заставят нас примириться с тем, что нам пришлось из-за тебя пережить и перечувствовать. Это непростительно, эгоистично...

—Но никто не ожидал, что вы станете волноваться! — выпалила она в ответ. — Вы даже не должны были бы и знать о моем отъезде — вплоть до моего возвращения. Я собиралась вернуться домой раньше каждого из вас, и кстати, вы-то что сейчас делаете дома?

—Это долгая история, тесно связанная с вазой, которая у тебя в руках, но не отвлекайся от темы, сестрица. Тебе было известно, что в Англию ездить не следует, но ты все же это сделала. Ты знала, что мы станем возражать, хорошо представляла чувства, которые мы питаем именно к этой стране, и все же ты отправилась туда.

Дрю уже наслушался достаточно. Видя, как плечи Джорджины буквально опускаются под тяжестью вины, он дал волю своим инстинктам защитника и произнес резким тоном:

—Ты высказал свое отношение, Клинтон, однако Джорджина и так слишком много настрадалась. И взваливать на нее еще и твои проблемы — это уже чересчур.

—В чем она нуждается, так это в хорошей порке! — взялся за свое Уоррен. — И если этим не займется Клинтон, то, черт меня подери, если это не сделаю я!

—Она немного вышла из этого возраста. Ты так не считаешь? — требовательно произнес Дрю, не вспоминая, что он также выражал подобное намеренное при их встрече на Ямайке.

—Женщин пороть никогда не поздно.

Мысленные картины, порожденные этим раздраженным заключением, заставили Дрю ухмыльнуться, Бойда хмыкнуть, а Клинтона закатить глаза. На миг они даже запамятовали, что с ними в комнате находится Джорджина. Однако сидя и слушая эту нелепицу, она уже не ощущала прежнего страха, нет, она как бы вся ощетинилась, готовая, если понадобится, метнуть, как обещала, вазу Уоррену в голову.

Слова, произнесенные затем Дрю, не слишком-то хорошо характеризовали его:

—Женщин — да, но все же сестры относятся к другой категории. А что все-таки тебя так обозлило?

Поскольку Уоррен отвечать на это отказался, за него это сделал Бойд:

—Он вчера только бросил якорь, но, услышав от нас о том, что она учинила, тут же подготовил свой корабль, чтобы отплыть уже сегодня днем в Англию.