Песня любви - Страница 50

Брось взгляд! Сделай это и покончи с сомнениями!

Она это сделала, и инстинкты ей подсказывали правильно: не следовало этого делать. Мужчина явно испытывал блаженство, глаза его закрыты, губы кривились в чувственной улыбке, и был он так красив, что это отдавало чем-то греховным. Он не спал. Просто наслаждался ее прикосновением... О, Боже! На нее обрушились волны жара, слабости, где-то внутри буквально разразилась буря. Ее руки упали вниз. Он так быстро поймал их, что у нее перехватило дыхание. И он медленно положил их, но не на виски, а себе на щеки.

Она держала в ладонях обе его щеки, глядя прямо ему в глаза, проницательные, зеленые, завораживающе зеленые. И вот тогда это произошло — губы к губам, его к ее, касались, открывались, пылали огнем. Ее затянуло в какой-то водоворот ощущений, она тонула, ее засасывало все глубже и глубже в эту воронку.

Сколько прошло времени, она не понимала, однако постепенно Джорджине стало ясно, что происходит. Джеймс Мэлори целовал ее со всей страстностью, которую мужчина способен вложить в поцелуй, и она целовала его в ответ, как будто от этого зависела ее жизнь. Она определенно чувствовала это. Ее охватил приступ тошноты гораздо более скверный, чем раньше, однако сейчас это ей казалось прекрасным, к тому же уместным. Уместным? Нет, не все было уместным. Он целовал ее... Нет, он целовал Джорджи!

От шока ее бросило в жар, затем в холод. Она яростно оттолкнула его, однако он крепко ее держал. Ей лишь удалось прервать поцелуй, однако этого оказалось достаточно.

—Капитан! Прекратите! Вы с ума сошли? Позвольте мне...

—Замолчи, дорогая моя. Я дольше не могу продолжать эту игру.

—Какую игру? Вы сошли с ума! Нет, подождите!..

Она очутилась сверху, затем под ним, и тяжесть его тела вдавливала ее в его мягкую постель. На какой-то миг она утратила способность что-либо соображать. По телу ее распространялось столь знакомое ей ощущение тошноты, однако таким приятным прежде оно не казалось, это уже было нечто новое. И здесь что-то у нее щелкнуло. Дорогая моя!

—Вы знаете! — задохнулась она, толкая его в плечи, чтобы увидеть его лицо и бросить свои обвинения прямо в это лицо. — Вы знали с самого начала, не так ли?

Джеймс испытывал муки самого сильного желания, которое ему когда-либо в жизни довелось ощутить. И все же он не настолько утратил над собой контроль, чтобы допустить ошибку, во всем сознавшись, особенно теперь, когда, судя по всему, темперамент ее начинал разгораться.

—Дьявол, хотелось бы, чтобы я знал, — низко, с натугой проговорил он, стаскивая с нее ее жилетку. — И позднее я потребую у тебя полного отчета, можешь не сомневаться.

—Тогда как же?.. О!

Она прильнула к нему, почувствовав, как его губы обожгли ей шею и ухо. Когда он облизал ей мочку уха, она затрепетала, что могло лишь вызвать восхищение.

—Они совсем не стоят торчком, ты, маленькая лгунья.

Услышав его глубокий смех, она почувствовала, что вот-вот сама рассмеется в ответ, и это поразило ее. Разоблачение должно было бы вселить в нее тревогу, но, ощущая его губы, никакой тревоги она не испытывала. Ей бы следовало положить конец тому, что он делает, но, чувствуя его губы, она была не способна пресечь это: не осталось ни грамма сил или воли.

У нее перехватило дыхание, когда одним рывком были сорваны ее шапочка и чулок под ней. Копна черных волос рассыпалась по подушке, и тем самым было окончательно покончено с ее маскарадом. Однако страх, который ее теперь охватил, принадлежал к числу чисто женских страхов: ей хотелось верить, что его не разочарует то, что ему открылось. Он был очень дотошным исследователем и не проронил ни слова, разглядывая ее. Когда наконец его зеленые глаза встретились с ее, его взгляд вновь был горящим.

—Мне следовало бы хорошенько тебя отлупить за то, что скрывала все это от меня.

Слова эти не испугали ее. То, как он на нее смотрел, явно противоречило его угрозе. Более того, смысл, скрывавшийся за этой угрозой, заставил ее задрожать всем телом. Последовавший жадный поцелуй лишь усилил эту дрожь.

Прошло довольно много времени, пока она вновь обрела способность нормально дышать. Впрочем, зачем ей дышать? Нет, ей это незачем. Да и не слишком-то нормально она дышит, скорее хватает воздух раскрытым ртом, пока искушенные губы путешествовали по ее лицу и шее. Она едва обратила внимание, как почти незаметно, с исключительной деликатностью была снята ее рубашка. Но не могла не заметить, как перевязку на ее груди сначала дернули зубами, а затем разорвали руками.

Этого она не ожидала, но ведь все, что с ней происходило, далеко выходило за пределы ее опыта, она не представляла, что случится в следующую минуту. В неразберихе, царившей в ее голове, промелькнула мысль, что ее раздевание стало следствием обмана, который она затеяла: он совершил это лишь для того, чтобы обрести полную уверенность в отсутствии возможности новых сюрпризов. К чему тогда все эти поцелуи? Но она не в силах была зацепиться за эту мысль, когда он любовался ее грудью.

— То, что ты сделала с этими несчастными красавицами, любовь моя, это форменное преступление.

Этот мужчина был способен вогнать ее в краску одним своим взглядом, но его слова... Просто удивительно, что кожа ее не оставалась постоянно пунцовой. Не меньшее удивление могло вызвать, что у нее вообще оставались какие-то мысли в голове, ибо сразу после этих слов его язык проделал путешествие по красным потертостям и отпечаткам, оставленным перевязкой. А его руки — обе они накрыли ее груди и легко массировали их, как бы в утешение за их долгое заточение. Она бы сделала то же самое, сними она сама тугую повязку, так что даже не заикнулась о том, чтобы он этого не делал. А затем его рука подняла одну ее грудь, как бы предлагая своему рту ее отведать, и на некоторое время мысли вообще исчезли у нее из головы, их заменили ощущения.